parlini.ru Ремонт квартиры, дачи и дома.
§ 1. Политическое сознание как субъективная рефлексия и актуальная ориентировка в поле политики
Рефлексивная ориентировка в политическом поле
Первое и исходное отношение социального субъекта к политическому миру связано с его рефлексивной формой активности - познавательной и оценочной деятельностью. Любой субъект политики, будь то индивид или группа, должен прежде всего сориентироваться в социально-политической ситуации, изучить и дать ей оценку. Это можно осуществить на двух уровнях политической рефлексии, идеологическом и психологическом, выразив свое мнение в неких «отраженных формах»: либо в теоретической модели, абстрактной идее, идеологической доктрине, либо в психологической установке или чувстве.
Познавательная деятельность в политике связана прежде всего с продуцированием теми или иными политическими субъектами политических идей и теорий, чувств и верований, эмоций и доктрин, которые, будучи субъективной рефлексией объективной действительности мира политики, являются необходимым этапом и условием его освоения. Вопрос о соотношении реальности политической жизни и представлений о ней, действий политиков и идей политологов ставился еще в античной политической мысли, в частности, в «Государстве» Платона и «Политике» Аристотеля. Как влияет познание правителем принципов наилучшего устройства на государственную жизнь? Воплощаются ли в ней идеальные проекты, представления об оптимальных формах правления?
Аристотель и Платон считают, что достижение успеха в политике, создание наиболее эффективных форм организации политической жизни зависят, прежде всего, от разработки наилучшей идеальной модели или проекта государственного устройства, базирующегося на правильных моральных нормах и верных теоретических принципах. Аристотель в «Политике» отмечает, что государственная жизнь является реализацией людьми (и в первую очередь, правителями) тех или иных познанных принципов и проектов или же просто представлений о правильном порядке ведения государственных дел. В то же время изложение политической теории у Аристотеля построено на анализе и теоретическом обобщении реальных, то есть существовавших в политической действительности того времени в Греции, Персии и других странах видов государственного устройства. Таким образом, в своих рассуждениях о мире политики Аристотель исходит одновременно из двух «равных» начал анализа: во-первых, из идеальных принципов и образцов государственного устройства, во-вторых, из реальных политических институтов и структур, видов государств, способов государственного управления и политического участия.
«Материалистическое» и «идеалистическое» понимание политики
Каждое из этих двух начал Аристотеля обладает относительной независимостью от другого начала, поэтому каждое из них становится исходной точкой для различных теоретико-методологических подходов: «материалистического» и «идеалистического» понимания политики, наиболее репрезентативно представленных в гегельянском и марксистском учениях.
Одним из наиболее ярких примеров идеалистического подхода к объяснению соотношения политической действительности и ее рефлексии, политического сознания и бытия являются школа и традиция немецкой классической философии, и в том числе,
система политической философии Г. В. Ф. Гегеля. С позиции гегелевской философии политики, государство есть объективный дух и субстанциональная воля, особое проявление в политической действительности нравственной идеи, которая в «нравах имеет свое непосредственное существование, а в самосознании единичного человека, его знании и деятельности - свое опосредованное существование...» 4 . Идея или принцип государства непосредственно осуществляется, таким образом, в государственном сознании общества (понятие «нравы общества» в этом плане здесь во многом сходно с современным термином «политическое сознание»), а также и в индивидуальном политическом сознании каждого гражданина. «Государство есть дух, пребывающий в мире и реализующийся в нем сознательно» 5 , - добавляет автор «Философии права», отдавая и в гносеологическом, и в онтологическом плане приоритет «политическому духу», а не «политическому миру».
К. Маркс прибегает к противоположному подходу, полагая в соответствии со своим материалистическим пониманием политики, что идеальные принципы и представления есть лишь отражение материальных (или экономических) интересов тех или иных классов, а потому гегелевское соотношение политического сознания и бытия необходимо перевернуть «с головы на ноги». С точки зрения марксизма, политическое сознание общества и индивида в различные исторические периоды было обусловлено экономическими интересами и социальным положением господствующих классов. «Господствующие мысли суть не что иное, - пишут К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии» (1845--1846), - как идеальное выражение господствующих материальных отношений, как выраженные в виде мыслей господствующие материальные отношения; следовательно, это выражение тех отношений, которые и делают один этот класс господствующим, это, следовательно, мысли его господства» 6 . Результатом марксистского подхода к политике является известный вывод о том, что политические идеи и теории, чувства и представления являются порождением материальных интересов различных классов и, соответственно, политических учреждений и организаций, ими контролируемых. В концеXIX- началеXXв. и в социально-политической мысли России появились довольно любопытные идеи о взаимной обусловленности политической реальности и сознания, выразившиеся в концепции так называемого «параллелизма мысли и учреждений», существования «прямых» и «обратных» связей между действительностью бытия и рефлексией сознания 7 .
Дуализм против онизма в политической гносеологии
Выходом из дилеммы: материалистичны или идеалистичны механизмы политики - мог бы стать отказ от самого принципа монизма и замена его более плюралистическим и гибким принципом дуализма, дающим возможность осмыслить сложный механизм политической активности, в котором предполагается взаимная обусловленность и «оборачиваемость» обоих «начал»; и идеального, и материального. В связи с этим можно было бы выделить две основных формы политической активности социальных субъектов: 1) духовно-рефлексивную и 2) материально-практическую, первая из которых «исторически и логически» предшествует второй.
Рассмотрим этот момент подробней на примере политической активности партий. Как правило, образование всякой партии связано первоначально с определенной психологической идентификацией индивидов с коллективным субъектом, опирающейся на осознание общности своих интересов и некой субъективной политической идентичности по отношении к обществу в целом. Например, так сформировались в свое время первые пролетарские организации типа «Общества времен года» или «Союза справедливых». Затем требуется рефлексивная активность более высокого уровня - идейно-теоретического, связанного с разработкой идеологической доктрины или теоретической модели, которые фиксируются в соответствующей программе партии. И только уже на этой основе разворачивается полнокровная партийная работа по реализации партийных целей и задач.
Проблема соотношения материально-практического и духовно-рефлексивного измерений (начал) в механизме политической активности особенно остро обозначилась в сфере современной политической психологии в дискуссии между сторонниками поведенческого (бихевиоралистского) и когнитивного подходов. Первые, то есть «бихевиоралисты», в центре внимания видят категорию «поведение», которая, по их мнению, и соединяет политическую активность социального субъекта с внешним миром посредством его «мотивов» и «установок». В противоположность этому подходу «когнитивисты» «в центр исследования ставят политическую картину мира индивида, его политическое сознание, но выносят за скобки собственно поступок, политическое действие, которое они считают вторичным по сравнению с картиной мира индивида» 8 .
Дело доходит порой до признания, что вся политическая активность обусловлена (и чуть ли не детерминирована) психикой человека и психологией социальных субъектов. Авторы,
придерживающиеся подобной позиции, считают, что, во-первых, «структура психики человека определяет структуру деятельности субъектов политики», во-вторых, сама «структура политической деятельности является отражением психологической потребности человека в ориентации», и поэтому, в-третьих, политическая активность это лишь ориентационная сторона (или часть) деятельности человека, его так называемая «интеллектуальная экспансия» в окружающее информационное поле 9 . Политика становится, таким образом, некой производной индивидуальной психики и коллективной психической жизни.
В то же время нельзя не отметить тот момент, что в структуре политической активности ее духовно-рефлексивная сторона, включающая политическую психологию и идеологию, действительно выполняет роль определенной ориентационной структуры или ориентирующей фазы в актуальном поле политики, в свою очередь состоящей из ряда компонент. В их число входят познавательные, когнитивные элементы, включающие теоретические знания и идеологические убеждения, политическую информацию и верования, а также оценочно-мотивационные компоненты, связанные с ценностями и установками, мотивами и чувствами. Рефлексивная активность социального субъекта, следовательно, состоит из: 1) познавательной активности (анализа политической информации); 2) аксиологической ее стороны (оценки информации); 3) проективного аспекта (прогноза и проекта активности) и, наконец, 4) аспекта мотивационно-установочного, как бы завершающего формирование рефлексивной модели грядущей политической деятельности того или иного социального субъекта.
Подытоживая рассмотрение различных подходов к проблеме и разграничивая эти стороны политической жизни, можно отметить, что политическое бытие (или реальность) связано в большей мере с «объективированной» политической действительностью, ее реальными структурами и процессами, их функционированием и развитием, результирующими действие и материальных, и идеальных факторов, тогда как политическое сознание в основном имеет дело с рефлексивной «субъективацией» политики, то есть с субъективной рефлексией и умонастроениями тех или иных агентов политических отношении. Политическое сознание имеет при этом весьма сложную структуру, включающую в себя множество различных субъектов и типов рефлексии, а также обусловленные ими отдельные уровни и компоненты: общественное, групповое и индивидуальное сознание,политическую психологию и идеологию, чувства и эмоции, представления и идеологемы, ориентации и установки, а также все другие
духовные, рефлексивные образования, связанные с познанием и освоением мира реальной политики, требующие, конечно же, каждый в отдельности специального анализа 10 .
Существуют два типа этических систем. В первой этической системе конфликт разрешается с помощью компромисса. Во второй этической системе пойти на компромисс с противником считается недопустимым, и «хороший» индивид в конфликте стремиться к конфронтации с другим индивидом. В ситуации со сбитым российским Су-24 президенту Турции Эрдогану следовало бы было принести необходимые извинения в связи с инцидентом, и конфликт в значительной степени мог бы быть смягчен. Вместо этого Эрдоган делает заявления одно агрессивней другого, явно накаляя ситуацию. Здесь хочется подчеркнуть, что действия президента Турции продиктованы не особенностями его характера или темперамента. Именно такие действия ожидает социум от представителя второй этической системы, а именно конфронтации. Действуя по-другому, Эрдоган просто получит осуждение значительной части турецкого общества. Ситуация обостряется тем, что Россия, согласно Лефевру, также является представителем второй этической системы, и также настроена на конфронтацию, а не на компромисс. Тем не менее, если не действовать прямолинейно, в данном конфликте необходимо задействовать различные способы рефлексивного управления. Играя в игру «я думаю, что ты думаешь, что я думаю» можно «прощупать» противников, выяснить до какой степени противники готовы повышать ставки, передавать ложные сведения для принятия решения, блефовать. Конфликты не разгораются не потому, что стороны не дают к этому повода, а потому что не готовы платить за это слишком высокую цену. Хороший пример таких рефлексивных угроз нам дают, к сожалению, американцы, заявившие о готовности пойти на крайние меры в случае разрастания конфликта на Украине. В результате, имея несколько тузов в рукаве в виде неконституционности украинской власти, законного президента Януковича, значительной части пророссийски настроенного населения Украины, что дало возможность нашему президенту заявить о готовности защитить жителей Донбасса мы получили весьма печальный итог. Это тысячи погибших русских, как жителей Донбасса, так и остальной Украины, огромное русофобское соседнее государство, санкции, в конце концов. Примечательно, что американцы действовали по принципу: угроза страшнее ее исполнения. Мы же вводя контрсанкции, даже не анонсировали их в качестве угрозы. Это небольшие примеры как рефлексивные игры используются в политике. Возможно, результатом такой рефлексивной игры вокруг Турции будет формирование новых альянсов, предъявление со стороны греков, армян и курдов территориальных претензий к Турции и формирование международного консенсуса по разделу Турции.
В истории военных действий можно найти множество примеров, когда стороны совершали отвлекающие маневры с целью скрыть свои истинные намерения. В теории рефлексии это называется рефлексивное управление. Стороны передают противнику ложные основания для принятия решения. Один из свежих примеров — неожиданный переход группы И.Стрелкова, обороняющей Славянск в Донецк. Вот как об этом говорится в интервью И.Стрелкова.
«-Как вы сумели столь внезапно перебазировать свои силы из Славянска в Донецк с минимальными потерями?
Дело в том, что украинское командование полагало (искренне в это верю), что мы останемся в Славянске дожидаться смерти. Я преднамеренно создал у них эту иллюзию, в том числе с помощью собственных заявлений и отвлекающих маневров, а сам постоянно работал над укреплением морального духа моих бойцов и подведением подкреплений в Славянск, хотя он тогда уже находился в полукольце.
Так же думали и командиры, которые возвеличили значение Славянска как некоего знамени - что мы будем там сражаться до самого конца, и они неправильно воспринимали и оценивали меня.
Я же всё-таки офицер, офицер ФСБ, и чин полковника получил не за красивые глаза. Конечно, у меня были определённые успехи, умения, навыки, которые позволили мне служить в органах безопасности, в частноти, принимать участие в борьбе с терроризмом. Поэтому, естественно, я не желал потерять наиболее боеспособную часть армии Новороссии - и наиболее многочисленную в тот период - и, безусловно, как Командующий, я отвечал за жизнь своих людей. Я не мог допустить истребления своей бригады. А те, кто имел определенное представление о ситуации, были шокированы, когда мы вышли.
Несмотря на то, что еще с античных времен известна поговорка: «Кто хочет иметь все, в конце концов не будет иметь ничего». Так что они, после того как мы покинули Славянск, думали, что мы должны непременно бороться за Краматорск - хотя и Краматорск тогда мог оказаться в окружении - так как они захватили Артёмовск. Я же понял, что смысла удерживать Краматорск нет и принял решение как можно скорее идти в Донецк.
Для укров это было неожиданно. Аб-со-лют-но! Никак они не предполагали, что после такой решительной обороны Славянска мы придём в Донецк.
Я оценил, что Донецк представляет собой главный опорный пункт обороны и, прежде всего, мы должны удержать его, а для этого - обеспечить связь с границей (российской). Я повел туда армию и начал организовывать оборону Донецка, а они этого никак не ожидали. Поэтому и не разбили нашу колонну.»
Операция по уходу из Славянска была проведена настолько неожиданно и эффективно, что украинская общественность стала обвинять руководство своих вооруженных сил в предательстве и «договорняке».
Успех операции был связан не с ее техническим исполнением, хотя это тоже имело место, а благодаря способности командира к рефлексивному управлению.
Рубрика: , |Еще один пример рефлексивного управления в политике в .
Рубрика: |Согласно «Алгебре Совести» два способа умножения булевой алгебры соответствуют двум системам этического сознания. Так, в первой этической системе (по мнению В. Лефевра – США) компромисс между добром и злом есть зло. Однако, «хороший» индивид стремится к компромиссу с другим индивидом. Во второй этической системе (СССР) компромисс между добром и злом есть добро. Однако, «хороший» индивид стремится к конфронтации с другим индивидом. В интервью В. Лефевра отмечается, как данная теория использовалась в антисоветской пропаганде.
«— Каким образом столь абстрактная теория, как «алгебра совести», могла стать руководством к политической практике американской администрации?
Когда в 1981 г. Рейган стал президентом, я очень боялся, что брежневцы допустят по старости какую-нибудь глупость и мир просто взорвется. То, что Рейган вполне рационален, тогда еще не было понятно. Как раз в это время я закончил большую работу о двух этических системах, ее приняли к публикации в Journal of Mathematical Psychology. Рукопись читали многие, и я обратил внимание, что воспринималась теория очень лично: люди пытались определить свою принадлежность к той или иной этической системе. И мне пришла в голову на первый взгляд бредовая идея: не сообщить ли жителям Советского Союза, что советская культура основана на второй этической системе? Не подтолкнет ли их это в сторону первой? Я связался с «Голосом Америки» и дал маленькое интервью. Был резонанс, мое имя стало известно в Госдепартаменте. Конечная цель состояла в том, чтобы вовлечь в это дело самого Рейгана. Обрати внимание, на этом этапе никакие американские «службы» задействованы не были: сплошной личный энтузиазм. Я понимал, что у меня появляется реальный шанс очень серьезно подорвать коммунистическую идеологию, изменив сам характер американской пропаганды — направив ее на моральный аспект коммунистической доктрины. При этом мне было ясно, что с коммунистической доктриной не следует бороться, ее нужно «вывести из моды», сделать смешной. Тогда ее просто скинут, как старый халат. Вместе с Людмилой Фостер мы сделали, по-моему, очень хорошую передачу, которая потом в течение трех лет транслировалась на Советский Союз. Английский ее вариант, как я и надеялся, произвел впечатление на помощника Рейгана. В конце 1982-го со мной захотел встретиться Джон Ленчовский, в то время еще совсем молодой человек, но уже советник Рейгана по национальной безопасности. Встреча произошла в кабинете тоже очень молодого Марка Палмера, который руководил в то время Европейским отделом Госдепартамента. Втроем мы детально обсудили совершенно новую идею о возможности мирной ликвидации коммунистической идеологии. Мой план приобретал реальные очертания. Я подготовил краткий меморандум о двух этических системах для экспертов Белого дома. Вскоре состоялось выступление Рейгана, где он назвал Советский Союз империей Зла. За эту фразу я ответственности не несу и даже не знаю, кто ее вставил в текст. Возможно, сам Рейган. Остальное было вполне в духе «Алгебры совести».
— Но как после такого выступления мог возникнуть реальный диалог между советским и американским правительствами?
— Это было самым трудным, потому что здесь различие этических систем проявлялось наиболее резко. Американский политик делал все от него зависящее, чтобы достичь компромисса, поскольку именно за это его ждали награды и продвижение по службе (первая этическая система). Советский же ответственный политический представитель как огня боялся, что результат его работы будет квалифицирован как компромисс: это означало полную его профессиональную непригодность (вторая этическая система). В 1985 г. меня пригласил в Белый дом специальный советник президента по стратегическим вопросам Джек Мэтлок и предложил мне, основываясь на «Алгебре совести», создать новую концепцию ведения переговоров с СССР. Через год я представил американскому правительству объемистый отчет: концепцию контролируемой конфронтации. Цель переговоров, организуемых на этих принципах, заключалась в выработке таких совместных действий и документов, которые американская сторона могла бы интерпретировать как компромисс, а советская — как конфронтацию. Важным элементом становились переговоры перед переговорами, где стороны должны были договариваться о публичном оформлении своих решений. Например, предусматривалась координация односторонних действий. Что это значит? В соответствии с моей доктриной, нужно было помочь советским лидерам обманывать вторую этическую систему. Советскому руководителю, поскольку он принадлежит второй этической системе, абсолютно невозможно подписать документ о компромиссе. Его собственная страна воспримет это как проявление слабости. Однако он вполне может провозгласить, например, одностороннюю акцию по разоружению. Это ведь не компромисс — лицо будет сохранено. Американское правительство получило мой отчет как раз когда готовилась встреча между Рейганом и Горбачевым в Рейкьявике. Мои рекомендации были в немалой степени использованы. Во-первых, прошли переговоры перед переговорами, на которых удалось определить уровень конфронтации, необходимый Горбачеву для поддержания образа генсека в рамках советской культуры. Во-вторых, Горбачев получил возможность накануне открытия переговоров выступить с односторонней инициативой по ослаблению международной напряженности. Как ты знаешь, переговоры в Рейкьявике стали, по существу, концом холодной войны. И я очень горд, что приложил к этому руку».
При всей спорности выводов этической рефлексивной модели к оценке «этичности» советского общества и роли автора модели в «прекращении холодной войны», необходимость учета в политике представляется очевидной.
Рубрика: |Александр Пятигорский
Что такое политическая философия: размышления и соображения. Цикл лекций
Предисловие
What are the consequences of a general decrease in the level of political reflection, which is to blame for the appearance of such senseless new expressions as: political crisis management (how on Earth can a crisis be managed?), Third World countries, East-West confrontation etc. Such expressions mystify the political thinking and clog the pores of our perception of reality. This is precisely why, in the end, the power is able to lie to us. The author builds his analysis of the myths that dominate the political thinking on a rich collection of anecdotal evidence and intrigues. In this book you will find shrewd remarks on the work of experts, political will and a great number of historical personae.
Политика, политическая деятельность являются прежде всего объектами мышления, философской мысли. Так повелось со времен Аристотеля и Платона – с тех пор они как объект осмысления постоянно находятся в поле зрения философов и рефлектирующих политиков. Пожалуй, с середины XIX века философский интерес к политическому мышлению стал угасать, оказался вытесненным вульгарной политической активностью и распространением экономизма. В то же самое время посмотрите вокруг – количество политических мемуаров достигло небывалой величины, что говорит о прорывающейся на поверхность рефлексии политических деятелей, связанных метафизической ответственностью, но, с другой стороны, продолжается погружение политики в экономику, а вместе с ней и вульгаризация самой политической деятельности.
Однако пришло время восстановить метафизическую справедливость и вернуть политическое мышление в лоно философии. В чем же сложность такого шага? В одной простой причине: не все рефлектирующие и философствующие могут выделить объект политического мышления. Полагаю, что у читателей нет серьезных сомнений в том, что политическая деятельность напрямую связана с мышлением, которое А.М. Пятигорский в текстах лекций именует политической рефлексией, поскольку если такие сомнения есть, то чтение текстов лекций – пустая трата времени. Философа Пятигорского интересует, увлекает только проблематизация политического мышления. Пятигорский не делится наблюдениями за политической жизнью, которые составляют критическую основу для всех политических дискуссий как в России, так и вне ее. Это удел консультантов и экспертов, тех, кто мечтает быть включенным на любых ролях в политический процесс или в то, что они им называют. Он устремляет силу своего мышления и темперамента в пространство субъективности политического деятеля, сутью которой является мышление.
А.М. Пятигорский определил цель спецкурса как воспитание политического мышления слушателей, от которых требуется, во-первых, живой интерес к политике, а во-вторых, хотя бы чрезвычайно суженный минимум знаний в области политической теории и политической истории. Политика в лекциях фигурирует одновременно как область знания и область практического применения этого знания на всех возможных уровнях социальной, экономической и культурной деятельности слушателей как потенциальных деятелей и мыслителей. Таким образом, педагогическая задача курса – это прежде всего повышение уровня политической культуры.
Теперь, по прошествии некоторого времени, можно сказать, что реакция слушателей и обсуждение лекций на сайте «Русского журнала» продемонстрировали всю сложность преодоления устоявшихся стереотипов. Во-первых, в воздухе постоянно висел вопрос: «А какое все это имеет отношение к политике?». Действительно, где же за последние десятилетия можно было философствовать о политике, а тем более участвовать в сколь-ко-нибудь последовательной дискуссии на эту тему? Во-вторых – переполненность политического пространства иллюзиями как артефактами несостоявшегося политического мышления. Возможно, для кого-то прочитанные и проработанные лекции станут первым шагом к избавлению от иллюзий, шагом к освоению политического мышления.
Олег Алексеев
Философия и политическая философия
План лекции
(0) Философия и философствование. Политика как специфический предмет нескольких научных и квазинаучных дисциплин (например, политологии). Политика как неспецифический предмет философии (у философии нет своего предмета) и случайный возможный объект философствования. Неподготовленность (точнее, «неприготовленностъ») политики в качестве объекта философствования. Философствованию приходится сначала «сверху» сконструировать (не реконструировать) политику как свой объект посредством редукции бытовых, идеологических и мифологических понятий нынешнего политического мышления и терминов современного политического языка. Необходимость введения иных онтологических определений и особых методологических позиций.
(1) Политическая рефлексия – особый и единственный объект в политической философии, к которому редуцируются и в смысле которого истолковываются все политические феномены (такие как политическое действие, политическая деятельность, язык политики, политик и т. д.). Политика как политическая рефлексия. Политик как субъект политической рефлексии.
(2) Субъективность политической рефлексии.
(3) Фрагментированность субъекта политической рефлексии. Индивидуальная воля – основной фактор фрагментированности субъекта политической рефлексии. Субъект политической рефлексии индивидуален не в своем противопоставлении коллективу, группе или массе, а только в качестве носителя фрагмента (версии, флуктуации) политической рефлексии.
(4) Соотношение понятий субъективного и психологического в политической философии.
Предмет философии – политическая рефлексия – субъект политической рефлексии – «надо это устроить» или «все дело в деньгах» – экономическое думание о политике – субъективные мотивационные элементы в политике – антиисторизм и политическая память.
Вопросы.
Фрагментированность и неопределенность субъекта политической рефлексии – воля – класс дисциплинированного мышления.
Дамы и господа! Во-первых, я вас очень прошу согласиться с моими тремя условиями, выполнить мои три просьбы. Первое: прошу вас ничего не записывать. Второе: прошу вас по возможности из того, что я говорю, ничего не запоминать! Просто думайте, и этого будет более чем достаточно: это самое трудное – думать. И третье условие: прошу вас немедленно меня прерывать и спрашивать, если вам что-то непонятно по теме лекции или непонятны какие-то употребляемые в ней слова и термины. Поднимайте руку и прерывайте! Копить вопросы к концу лекции – так это я забуду, о чем я говорил, и вы забудете, о чем хотели спросить, гораздо эффективнее более динамический режим лекции.
Не помню, чтобы в моей жизни был случай, когда времени было достаточно.
Что такое политическая философия с моей точки зрения (а у меня нет никакой другой, так что не обессудьте)? Дело в том, что философия, как я ее понимаю, не имеет и не может иметь своего конкретного специфического предмета, или это будет не философия, а наука. Философия в принципе – и это блестяще понимал Лейбниц (хотя это прекрасно понимал и Спиноза) – занимается не предметом, каков бы он ни был, а мышлением о предмете. Философия постигает свой конкретный предмет, любое конкретное содержание только через мышление о нем, собственное мышление философа прежде всего. Философ – это философствующий сначала над своим собственным мышлением и только потом – над тем, о чем он мыслит, и над другими мышлениями.
Рефлексия не преследует цель поучать кого-то из государственных деятелей, давать им советы или критиковать их действия. Единственная цель, которая ставится - расставить известные факты в логически непротиворечивую модель, и тем самым понять суть произошедших событий.
Вводная
Народ не понимает политику, которую проводит Кремль и Правительство РФ.
Больше всех прочих политику, которую проводит Кремль и Правительство РФ, не понимают люди, именующие себя политологами. Можно даже предложить тест для политологов: пусть тот, кто называет себя политологом, растолкует в подробности, кто, как и зачем принимал именно то политическое решение, по которому Крым был воссоединён именно таким образом - чтобы в итоге Россия получила санкции, а жители Крыма оказались блокадниками. В случае, если "политолог" не сможет ясно, доходчиво и логически связно это изложить, то ему должно быть предложено признать себя - на выбор - мошенником-самозванцем, либо фантазёром-шизофреником.
Итак, народ не понимает политику, которую проводит Кремль и Правительство РФ. И есть серьёзные основания считать, что проводимую ими политику,парадоксальным образом, не понимает сама власть в РФ.
Именно непонимание политики Кремля и Правительства РФ приводит к появлению в народе мифа о Хитром Плане Путина (ХПП).
Хитрый План Путина
ХПП это миф. Мне не известен ни один факт, который бы служил аргументом в пользу того, что ХПП существует в реальности.
В реальности есть Майские указы Владимира Путина:
1. № 596 «О долгосрочной государственной экономической политике»
2. № 597 «О мероприятиях по реализации государственной социальной политики»
3. № 598 «О совершенствовании государственной политики в сфере здравоохранения»
4. № 599 «О мерах по реализации государственной политики в области образования и науки»
5. № 600 «О мерах по обеспечению граждан Российской Федерации доступным и комфортным жильём и повышению качества жилищно-коммунальных услуг»
6. № 601 «Об основных направлениях совершенствования системы государственного управления»
7. № 602 «Об обеспечении межнационального согласия»
8. № 603 «О реализации планов (программ) строительства и развития Вооружённых Сил Российской Федерации, других войск, воинских формирований и органов и модернизации оборонно-промышленного комплекса»
9. № 604 «О дальнейшем совершенствовании военной службы в Российской Федерации»
10. № 605 «О мерах по реализации внешнеполитического курса Российской Федерации»
11. № 606 «О мерах по реализации демографической политики в Российской Федерации»
в которых закреплены конкретные целевые показатели.
Таким образом, Майские указы Владимира Путина это система целеполагания, а не план действий. Тогда как под ХПП понимают именно план действий. Хитрый план действий, который чудесным образом должен привести всех нас к успеху, невзирая на происки внешних врагов и вредительство врагов внутренних, великодушно допущенных Путиным к рычагам гос управления.
Допуск внутренних врагов к рычагам гос управления для многих верующих в ХПП является серьёзным аргументом в пользу наличия ХПП в реальности. В самом деле - если у Путина в кармане лежит свернутый в трубочку чудодейственный ХПП, то и напрягаться нечего. Злоумышляющим против нас врагам ничего не поможет, ведь ХПП обладает неимоверной сокрушающей и всепобеждающей силой, ну, примерно, как «Победоносный голос верующего» телевангелиста Кеннета Коупленда.
Хорошо, допустим, у Путина в кармане лежит свернутый в трубочку чудодейственный ХПП, и ПОЭТОМУ он не боится пускать либералов к рычагам гос управления. Допустим. Но это не ответ на вопрос - ЗАЧЕМ Путин так делает? Это по крайней мере не рационально. Использование этой версии удаляет нас из логики обыденной жизни и переносит в логику русских народных сказок, где прежде чем встать и всех победить, богатырь просто обязан 33 года валяться на печи, дозволяя супостатам резвиться на матушке Руси, набирая необходимый для кары достаточный объем негативной кармы.
Еще один аргумент в пользу ХПП - Путин никогда не делает того, чего от него все ждут. Да, но это не значит, что у Путина есть план. Ведь для того, чтобы не делать того, чего все ждут, достаточно мониторить чего все ждут и поступать иначе. Так гораздо надёжнее, потому что имейся план, то время от времени народ бы угадывал, что сделает Путин.
Как появился ХПП?
Вначале появился миф о Плане Путина. Тогда он ещё не стал «Хитрым». А начиналась эта «плановая» эпопея просто с предвыборного слогана «План Путина — победа России». Слоган придумал Борис Грызлов.
Слоган удачно лёг в мозги электората, и надежды на «победу России» стали устойчиво связываться с «Планом Путина». План никто не видел и тогда, в далёком 2007-ом году, но было приятно думать, что где то в подземном бункере сидят головастые ребята, и усиленно шевелят мозгами, придумывая для Путина изящные и убойные для противников многоходовки. Постепенно в эту игру втянулся и Путин, изобретая многоходовки, чтобы соответствовать ожиданиям публики. То есть, родившись как слоган, и трансформировавшись в миф, «Планы Путина» время от времени стали становиться реальностью. Речь не об одном «Плане Путина», а о ограниченных по времени и концентрированных по отдельным направлениям локальных планах.
Приставка «Хитрый» появился как реакция народа на нарастание в действиях Кремля херни, непонятной для народа. Приставка «Хитрый» означает, что нужно набраться терпения, и подождать, и тогда, на заключительном этапе, ХПП станет понятным для народа. Примерно так, как в игре двух гроссмейстеров наблюдающая за игрой публика не понимает, зачем гроссмейстер пожертвовал фигурой, и ждёт продолжения, когда замысел гроссмейстера станет понятным.
Появление приставки «Хитрый» является для власти знаком настораживающим, поскольку у любого ожидания есть свой срок. Кроме того, слово «Хитрый» у русских маркер отрицательный. Сравните: «На каждую хитрую гайку — найдется свой болт с резьбой». Появление приставки «Хитрый» знаменует собой этап в общественном сознании, когда недовольство непонятной херни в действиях власти приближается к критическому уровню, и у народа появляется вопросы типа «из-за чего происходит вся эта непонятная херня?».
Поскольку важнейшие решения в государстве принимаются за закрытыми дверями и никто из нас там свечку не держал, народ может только строить версии — более или менее логичные. Свою я изложил ниже.
Как происходит принятие решений?
Я выделяю две элитные группы, допущенные к принятию решений:
1. Ордынцы
2. Либералы.
Ордынцы это почвенники, либералы это западники. Ордынцы видят будущее своих детей и внуков в этой же стране, а либералы видят будущее своих детей и внуков благополучно пристроенными на Западе. Отсюда и разница в политике: ордынцы заинтересованы в укреплении страны, тогда как либералы - в расчленении по Уральскому хребту, чтобы ещё легче чем сейчас, вывозить на Запад ресурсы - денежные и природные.
Для иллюстрации этой мысли, можно воспользоваться векторными диаграммами. Вот пример, как путём сложения двух векторов, получался вектор политики России по отношению к Украине ДО евромайдана:
Из России вывозились капиталы, часть из которых осела на Украине. Эта компонента политики России, обусловленная наличием во власти элитной группировки либералов.
С Украиной велись газовые войны с целью принудить руководство соседнего улуса выполнять свои обязательства по газовым контрактам. Эта компонента политики России, обусловленная наличием во власти элитной группировки ордынцев.
Существовала парадоксальная ситуация, когда одной рукой Кремль прикрывал кран, и пытался прижать Киев к стенке, пользуясь нехваткой у Киева финансов, а другой давал Киеву деньги. В итоге воздействия невелировались. Разгадка парадокса в том, что одна рука была ордынская, а другая - либеральная. И хитрости тут никакой нет, налицо крайне несогласованная, и потому не эффективная политика.
Воссоединение Крыма с Россией выбивается из этой логики. Здесь мы видим появление третьей силы - имперцев. Воссоединение Крыма с Россией это действие по имперскому проекту. Покажем это на векторной диаграмме:
Ни у ордынцев, ни тем более у либералов, не могло возникнуть и мысли о том, чтобы отрезать кусок чужого улуса и присоединить к себе. Напомню, что подвергшуюся нападению Южную Осетию Россия признала независимой республикой, но присоединять не стала, хотя в составе России есть Северная Осетия, и воссоединение осетинского народа в составе Российской Федерации выглядело бы логичным.
Воссоединение Крыма с Россией в значительной степени сократило вред от прежней деятельности либералов (соедините мысленно начало координат с концом второго вектора). Возможно, в этом и заключался смысл мероприятия для ордынцев.
С точки зрения имперцев, воссоединение с Крымом - это первый шаг на пути воссоединения с Россией Новороссии вплоть до Одессы. И эти шаги должны были быть предприняты сразу же. В этом случае у России был бы и сухопутный путь в Крым, и вся поддерживающая полуостров инфраструктура, включая электрогенерирующие мощности и пресную воду. Отсутствие этих шагов в течение более года свидетельствует об отсутствии ХПП, раз, и свидетельствует о том, что в Кремле отсутствует элитная группировка, которая могла бы довести начатое до своего логического завершения, два.
Но в таком случае возникает вопрос: как же тогда могло случиться такое чудо - Крым наш? Если коротко, то ответ - Путин.
Путин .
Путин сам по себе является самой большой загадкой современности. Разгадать его пытались многие и у нас, и за рубежом. Мне представляется, что Путин един в трёх ипостасях:
1. Путин-ордынец. Начав трудовую деятельность в КГБ и продолжив в качестве чиновника, Путин представляет собой классический пример ордынца. Это настолько очевидно, что нет смысла рассусоливать дальше.
2. Путин-либерал. Так получилось, что Путин попал в одну обойму с либералами, и имеет с ними личные приязненные отношения. И тут нужно пояснить, кто такие либералы - а то всё либералы, либералы... Либерал в окружении Путина - это член КПСС, ну или хотя бы член ВЛКСМ, в 90-ые годы оказавшийся в нужном месте, и легко приобщивший себя к капитализму. В отличие от ордынцев, которые также имели партбилеты и тоже приобщились к капитализму, либералы делали это самозабвенно, приняв правила западного мира как догму, ну, или как Устав КПСС в новых условиях, раз, и стали относиться к не вписавшимся в рынок как к быдлу, два. Отсюда и дружеский совет Путина к Кудрину-либералу - кроме головы включать ещё и сердце.
3. Путин-имперец проявляет свою ипостась время от времени то каким либо чисто имперским высказыванием, то политическим действием вроде присоединения Крыма к России. Возможно, что Путин в Кремле имперец в единственном числе и ему после смерти Махатмы Ганди поговорить не с кем.
Самое главное тут в том, что в силу вышеописанного, Путин свой и среди ордынцев, и среди либералов, и среди имперцев. Это уникальный случай, когда в одном человека сочетается казалось бы несочетаемое.
Имперцы
Имперцы, а по-другому ватники, - самая многочисленная часть политического класса России. Поясню - политический класс составляют люди, имеющие твёрдые политические убеждения. Таких людей гораздо меньше чем обладающих правом голоса (электората), остальные избиратели голосуют сердцем и их политический выбор предопределён тем, что именно нынче показывают по телевизору.
Имперцев вместе с сочувствующими заметно больше половины населения России, и вместе с тем, имперцы почти не представлены во власти. Это объясняется тем, что в 90-ых собственность понахватали коммунисты, которые отказавшись от партбилетов стали именоваться либералами. В их руках и СМИ, и избирательная система, и политические партии, и многое другое.
Кроме того, это объясняется особенностями миропонимания имперцев. Дело в том, что мы довольно скептически относимся к системе демократии. По мнению имперцев, во главе государства должен находиться человек либо обладающий недюжинными лидерскими качествами (примеры Путин, Лукашенко, Назарбаев), либо получающий власть по наследству (монарх) и не зависящий от олигархов или внешних сил.
У имперцев нет иконы в виде Запада, как у либералов, нет трудов классиков имперского учения, каковые есть у коммунистов в виде трудов классиков марксизма-ленинизма, нет лидеров устраивающих большинство имперцев, у имперцев значительный разброс в представлениях о том, как должна быть устроена правильная Империя, всё это приводит к тому, что имперцы на данный момент не представляют серьёзной политической силы, способной продавливать нужные имперцам политические решения. Именно поэтому ситуация на Донбассе и зависла. В Кремле некому довести до конца начатое, а одинокая ипостась Путина-имперца пока что уступила место двум другим ипостасям.
Вместе с тем, стало очевидно, что ни ордынцы, ни либералы не могут вывести ситуацию из нынешнего тупика, и окончательно решить украинский вопрос.
Глава 2. Замещение основных понятий политической рефлексии
Понятие политической власти / переход к абсолютной политической власти / политическое влияние как замещающее понятие / относительная объективность критериев политического влияния
Начнем со слова. Конкретная политическая рефлексия начинается с самого слова, а не с того, что это слово обозначает, и не с вопроса, обозначает ли оно что- нибудь. Если быть совсем строгими в анализе словоупотребления слова «власть», то придется признать, что в любой данной политической ситуации мы, еще не раскрыв рта, чтобы произнести это слово, уже знаем (или всегда знали) не только его буквальное значение, но и его смысл в данной ситуации. Слово «власть» в смысле данной политической ситуации (моей, твоей, их, страны, мира) всегда обозначает конкретную форму власти. Форма меняется, варьируется от места к месту, иногда от часа к часу, но обязательно тянет за собой прежнее значение слова и, тем самым, какое-то знание о политической ситуации, в частности знание о происхождении данной ситуации. Назовем такую первоначальную политическую ситуацию «нулевой» и пойдем от нее дальше, вперед - так, чтобы последующие ситуации явились квазиисторическими проекциями, отмеченными все тем же словом «власть», при всех видоизменениях формы власти. Чтобы проиллюстрировать это положение, приведем четыре анекдотических примера политических ситуаций употребления слова «власть».
Первая ситуация - нулевая. Петроград поздней осенью 1917 года. На ледяном ветру плещется плакат «Вся власть Советам».
Вторая ситуация. Грузия 1921 года. Смотря на заспанного, не бритого большевистского комиссара в кальсонах, Сандро замечает: «Это и есть власть. Одна, другой не будет» (из романа Фазиля Искандера «Сандро из Чегема»).
Третья ситуация. Москва 1936 года. Большой театр. Вечерние политзанятия. Тема - «Диктатура пролетариата». Под конец оперный дирижер Сергей Небольсин поднимает руку и спрашивает докладчика: «Я что-то не расслышал, пардон-с, диктатура чего-с?» - «Пролетариата». - «Пролетариата? Мерси-с».
Четвертая ситуация. Москва 1955 года. Начало «оттепели». Соседка по коммунальной квартире Роза Соломоновна Апель, старая большевичка. С широко раскрытыми глазами: «Вы, конечно, читали сегодняшнюю „Правду"? Там есть необыкновенное выражение. Сначала я даже думала, что это ошибка. Представьте себе, вместо „диктатура пролетариата" написано „власть народа"!»
В первой, нулевой ситуации устанавливается новая форма власти, «Советы», которым должна принадлежать вся власть в стране. Во второй ситуации, ситуации борьбы за власть между меньшевиками и большевиками в Грузии, форма остается той же, но о самой власти уже говорится как об одной и вечной («другой не будет») в терминах политической реальности («чья власть?» - «их власть»). В третьей ситуации та же власть, а не форма власти, называется диктатурой пролетариата. В этом названии они, то есть те, чья власть, мистифицируются как пролетариат, а власть определяется по своему характеру как диктатура. Последнее слово могло бы поставить в тупик и человека политически более подкованного, чем плавающий в волнах музыки Небольсин. Ведь диктатура же - это плохо. Оттого обращение с этим словом в советской прессе было весьма осторожным. Мы же - демократия. Ко времени нашей четвертой ситуации «диктатура пролетариата» звучало как политический анахронизм. Во всех четырех ситуациях власть абсолютна не потому, что она диктаторская (она с таким же успехом могла называться «народной демократией» или как угодно еще), а потому, что она - одна, вся, всегда та же самая в политической рефлексии, будь то рефлексия осатаневшего от быстрой (и неожиданной) победы безграмотного матроса с «Авроры», полуграмотного дяди Сандро, утонченного артиста-интеллигента Небольсина, помешанной на партийных лозунгах 10-х годов старой идиотки или поднаторевшего во всех «измах» новой коммунистической идеологии секретаря ЦК Поспелова. Так что, в конечном счете, можно было бы сказать, что абсолютная политическая власть - это слово, название (имя) вектора политической рефлексии.
Тогда, казалось бы, что может быть проще, чем демистифицировать понятие, идею, миф абсолютной политической власти, показав их полное несоответствие нынешней (не обязательно, можно и прошлой) политической действительности. Или по Гегелю - показав их недействительность и, тем самым, неразумность. Проблема, однако, в том, что сама эта полумифическая политическая действительность мыслится и описывается только в терминах абсолютной (хотя бы в возможности ее превращения в таковую) политической власти. Или иначе: не существует политической действительности иной, нежели та, которая рефлексируется в политической рефлексии только в уже употребляемых словах и терминах абсолютной политической власти. Именно это мы попытались объяснить в первой главе нашей работы, посвященной онтологиям политической философии. Сейчас, однако, оказывается, что один важнейший элемент понятия абсолютной власти еще не разъяснен, а именно - ее субъект.
В наших четырех анекдотических примерах субъект власти - советы, пролетариат, народ - всегда присутствует, но его абсолютность иная, чем абсолютность власти. Он абсолютен не онтологически, как один и тот же субъект, а феноменологически, как фокус политической рефлексии и одновременно как цель мистификации, этой рефлексией производимой. Поэтому в таких вопросах и утверждениях, как «чья власть?», «эта власть - слабая», «у нас сейчас безвластие» и т.д., имплицируется только возможность демистификации субъекта абсолютной политической власти. Ибо эти вопросы и утверждения обращены прежде всего к еще не демистифицированной политической действительности. При этом политическая рефлексия остается той же, то есть снова и снова себя мистифицирующей. Мы предполагаем, что политическая рефлексия может сама себя демистифицировать, только начав с демистификации субъекта абсолютной политической власти. Так попробуем сначала разобраться с этим таинственным термином - субъект власти.
Прежде всего, политическая рефлексия приписывает субъекту абсолютной политической власти абсолютную волю. И это вне зависимости от типа и формы власти и от конкретного характера субъекта. Последний может быть индивидуальным, коллективным либо неопределенным в отношении своей индивидуальности и коллективности. Различия в политических режимах могут, но не более чем временно, определять направление и степень интенсивности этой воли, но никак не ее фактическое политическое функционирование.
Далее, политическая рефлексия приписывает субъекту власти абсолютное знание действительного положения вещей в политике. Это знание может быть полным или неполным, правильным или ошибочным. Его абсолютность в том, что в каждый данный момент политической рефлексии это знание не может быть заменено никаким другим знанием. Никакие ошибки и провалы этого знания не могут быть исправлены извне, со стороны. Только оно само может их исправить, устранить или предупредить. Принцип самокорректирования здесь обязателен и непререкаем. Его малейшее нарушение - пусть «объективно», то есть с точки зрения «выпавшей» из рефлексии, какой-то сорвавшейся с цепи политической действительности - будет иметь своим немедленным последствием аннуляцию абсолютного характера знания и, тем самым, идеи субъекта абсолютной политической власти. И наконец, политическая рефлексия приписывает субъекту абсолютной политической власти особый модус знания, который мы условно именуем модусом герметичности. А именно: субъект абсолютной политической власти знает как политическую действительность, так и самого себя, но при этом остается закрытым для любого внешнего знания. Знание о субъекте не должно стать фактом политической действительности. И, заметьте, эта герметичность знания субъекта политической власти не рассматривается как фактор ее, этой власти, эффективности, но следует из самой природы такой власти. К этому можно было бы добавить в порядке эвристического домысла, что «мифологическим пределом» герметичности знания субъекта абсолютной политической власти явится эпистемологический кошмар, когда знание о субъекте власти должно быть закрыто и для самого этого субъекта (исторически ми примерами этого кошмара могут служить финальные фазы тоталитарных режимов - такие как последние годы Сталина). Но и в более нормальных ситуациях герметичность знания субъекта абсолютной политической власти создает для политической рефлексии проблемы идентификации (в крайних случаях - самоидентификации) этого субъекта. Является почти правилом, что чем герметичнее знание о субъекте политической власти, тем неопределеннее сам этот субъект как объект политической рефлексии.
Теперь отвлечемся от абсолютной политической власти как частного случая политической власти вообще, да и от политической власти как опять же частного (пусть пока еще наиважнейшего) феномена политики и центрального понятия и объекта политической рефлексии. Политическая власть оказывается как бы естественной отправной точкой во всех почти размышлениях и разговорах о политике. Именно на примере политической власти политика предстает нашему рассмотрению прежде всего как особый вид, образ от ношения людей друг к другу и, вместе с тем, как особый тип мышления людей об их отношениях друг с другом и с самими собой. Главной особенностью этого типа отношений является их опосредованность. То есть: когда один отдельный человек или отдельные люди относятся к другому отдельному человеку или другим отдельным людям только посредством третьего отдельного человека или третьих отдельных людей. Такая опосредованность становится самостоятельным направлением индивидуального сознания «первых», «вторых» и «третьих», ведущей интенциональностью их мышления, интенциональностью, относительно независимой как от объективных целей «первых», так и от субъективных состояний сознания всех трех. В конечном счете, как основная особенность политических отношений, такая интенциональность может быть редуцирована к интенциональной автономности. Рискнем предположить, что от дельный индивид нуждается в опосредовании своего поведения, речи и мышления при общении с другими индивидами - а также и с самим собой в акте самосознания. Теперь, переставив места в нашем определении политики как типа отношения, вернемся к политической власти.
В самом сокращенном феноменологическом определении политическая власть редуцируется к понятию, идее, мифу наконец, о том, что один человек, назовем его «первым», посредством другого человека, «второго», реализует свою волю в отношении «третьего». Тогда, если перевернуть это определение: политическая власть - это когда вообще один человек является объектом воли другого человека посредством медиации действия этой воли каким угодно еще человеком или людьми. При этом важнейшим условием реализации этого отношения является более или менее одинаковое знание об этом отношении всеми тремя людьми. Иначе говоря, сам феномен политической власти получает свой смысл только как тип отношений между более или менее одинаково знающими людьми.
Заметьте, в этом определении «воля» здесь не более чем символическое обозначение некоторого присущего всем троим природного психоментального качества, особой направленности сознания, качества, которое оказывается присущим «первому» в большей степени, чем двум другим. Воля есть также мысль, идея, а не просто феномен психологической субъективности субъекта политической власти. Возвращаясь к параграфу о воле субъекта политической рефлексии, следует добавить, что в нашем сокращенном феноменологическом определении воля манифестирует активный, энергетический аспект идеи (мифа) политической власти, аспект, сохраняющий свою силу даже в ситуации смены или отсутствия данного конкретного субъекта политической власти. Тогда мы могли бы пойти еще дальше в объективации воли и предложить следующее операциональное определение: воля - это мера интенсивности политической власти в конкретном месте и на конкретном отрезке исторического времени. Но в каком месте? Здесь место - это место политической рефлексии, в которую в качестве элемента ее со держания входит идея политической власти, которая предполагается «одинаковой» для всех политически мыслящих индивидов. Что же касается времени, то оно - в нашем конкретном случае - нынешнее время. И понятие абсолютной политической власти (хотя и проблематизируемое) продолжает оставаться в политической рефлексии. Продолжает оставаться до тех пор, пока оно полностью не проблематизируется и не замещается другим основным понятием. В нашем определении политическая власть - это категория отношения. Не поняв этого, мы не сдвинемся ни на шаг с мертвой точки политических постулатов Просвещения и их постмодернистских реинтерпретаций. Именно категория отношения, а не сущности, не субстанции. Отсюда полная бесплодность редукции политической власти к чистой (природной) воле или редукции субъекта политической власти («первого» в нашем определении) к субъекту воли. Еще более мистифицируют идею политической власти отождествления ее субъекта с экзистенциальным «я» в его вечной зависимости от «другого». Более того, как отношение, политическая власть определенно исторична и никак не входит в категорию так называемых «условий человеческого существования».
Теперь попробуем на основе нашего краткого феноменологического определения политической власти вообще перейти к анализу идеи (мифа) абсолютной политической власти. Но, прежде все го, заметим, что, сколь бы кратким и пуристским ни было наше определение, в переходе к абсолютной власти оно окажется еще более редуцированным. Ибо абсолютная политическая власть в принципе безразлична к конкретным историческим формам власти. Форма может быть сакральной или профанной, гражданской (как в Афинах) или подчеркнуто военной (как у спартанцев и филистимлян), современной или архаической, единообразной или варьированной, государственной или изолированно общинной. Утверждение, что политическая власть мыслится только в своих формах, - феноменологически неверно. Скорее следует сказать, что только присутствие идеи абсолютной власти в рефлексии о политике делает возможным отождествление разнообразия форм политической власти именно как форм власти, а не как акциденций изменяющейся политической действительности. Более того, само понятие политической действительности оказывается редуцированным к идее (обычно мифологической и сакральной) какой-то одной власти, которая полагается источником этой действительности, производимой в данной конкретной рефлексии о политике.
И наконец, завершая наш комментарий на феноменологическое определение политической власти, заметим, что идея абсолютной политической власти является в политической рефлексии первичной в отношении субъекта политической власти вообще. Наше определение «один как объект воли другого» не имплицирует, что субъект власти - это именно «другой», что было бы равнозначно тавтологическому отождествлению субъекта власти с субъектом воли. Но ведь главное в нашем определении - это то, что они оба - и объект воли другого, и другой, то есть субъект воли, - являются субъектами одного и того же политического мышления. Тогда будет справедливым утверждение, что в конечном счете абсолютная политическая власть сводится к абсолютной тождественности мышления объекта мышлению субъекта политической власти.
Теперь в нашем переходе от идеи политической власти вообще к идее абсолютной политической власти нам будет необходимо вернуться к политической рефлексии. Как одно из основных понятий, из которых исходит и которыми оперирует политическая рефлексия, идея абсолютной политической власти вызывает изменения не только в других конкретных содержаниях (объектах) политической рефлексии, но и в самом направлении последней. Во- первых, это касается памяти. Релятивизируя субъект политической власти, идея абсолютной политической власти тем самым лишает субъект его личной биографической уникальности. Нейтрализуя данную современную политическую действительность, идея абсолютной политической власти исключает эту действительность из исторической па мяти: для действующих в этой действительности субъектов история должна либо с них начинаться, либо ими кончаться. Тем самым достигается ослабление (а иногда и сведение на нет) исторической составляющей в политической рефлексии. Образуется своего рода «исторический вакуум», для заполнения которого производится либо восстановление истории из мифа (Октавиан Август и другие римские императоры), либо «опрокидывание» современной политической действительности на историческое прошлое (советские опыты модернизации истории в 20х годах). В целом, однако, этот эффект идеи абсолютной политической власти проявляется в тенденции к мифологизации истории, а иногда и в тенденции к полной деисторизации политической рефлексии. В общем можно было бы даже сказать, что идея абсолютной политической власти сама предполагает редукцию и последующее устранение ее собственного временного аспекта. Политическая рефлексия перестает рефлексировать себя во времени. Следствием этого нередко является деструктуризация политической рефлексии. Политическая власть является понятием по преимуществу временным. Редукция времени, производимая господством или преобладанием идеи абсолютной политической власти, постоянно воспроизводит внутреннее напряжение в политической рефлексии, напряжение, которое может разрешиться только радикальной трансформацией этой рефлексии или ее деструктуризацией. Последняя нередко оказывается важнейшим фактором проблематизации основных понятий, в которых рефлексия себя воспроизводит.
Мы уже знаем, что конечным результатом проблематизации является введение в политическую рефлексию замещающих понятий. Но вернемся сначала к уже кратко объясненному феномену проблематизации, точнее было бы сказать - к проблематизации как особому феномену политической рефлексии. Понятие власти наша философия вводит в качестве одной из онтологий политической рефлексии. Проблематизация есть прежде всего переопределение онтологий. С этим, однако, дело обстоит далеко не так просто, как может показаться, если в рассмотрении проблематизации мы ограничимся феноменологией (как мы это сделали в приведенном выше определении политической власти). Начнем с операционального (только для данного случая нашей работы с темой проблематизации) определения онтологии: онтологией в нашей политической философии будет называться такой объект или такое состояние политической рефлексии, которые остаются самими собой при всех изменениях (строго говоря, при всех переходах от одного состояния к другому) в данной политической рефлексии. То есть онтологичность здесь синонимична самотождественности. Заметим, что есть и другие признаки или условия онтологичности, но пока остановимся на самотождественности.
Тогда такое суждение - «если политическая власть не абсолютна, то она - не политическая власть в полном смысле этого слова» и вытекающий из него вопрос «а что же она тогда такое?» (именно так, а не «какая она тогда власть?») имплицируют переопределение понятия политической власти как одной из онтологий политической рефлексии и тем самым предполагают проблематизацию этого понятия. Но переопределение онтологии понятия абсолютной политической власти означает, что понятие политической власти вообще уже обречено на проблематизацию. Иначе говоря, поскольку под вопрос поставлена самотождественность субъекта политической власти, последняя, именно как онтология, не может быть переопределена, она может быть только замещена; ее место в политической рефлексии начинает занимать другое понятие - политическое влияние. Но здесь нам опять (в который раз!) приходится заниматься временем. В данном случае - это время проблематизации. Сейчас, если хотите, это время, когда мы пишем данную книгу. Но вместе с тем это и время изменения отношения политической рефлексии к мыслимой (воображаемой) политической действительности, время, совпадающее со временем нашего философствования об уже измененной политической рефлексии. Заметьте, что все эти «сейчас», «уже» и «вместе с тем» в этом параграфе являются указателями (pointer) замещения понятия власти понятием влияния, замещения, которое происходило, происходит или произойдет в том же месте политической рефлексии. Или скажем так - в той же точке ее содержания. Ведь на самом деле самотождественность объекта политической рефлексии есть не что иное, как его, этого объекта, нахождение в одном и том же месте этой рефлексии. Время вводится в разговор о политической рефлексии только как время изменения ее объектов в тех же местах (точках) пространства ее содержания.
Прежде чем перейти к разговору о содержании понятия «политическое влияние», остановимся на двух его чертах - именно как понятия, замещающего понятие политической власти. Мы даже не можем сказать «заместившего», ибо политическая власть остается в политической рефлексии и в ходовом политическом словаре как анахронизм, лишь медленно и с трудом поддающийся вытеснению и замещению. Первой чертой понятия политического влияния является невозможность его абсолютизации. Идея какого-то абсолютного политического влияния могла бы возникнуть в политической рефлексии только как вырожденная версия мифа абсолютной политической власти. Методологически здесь важно помнить, что, строго говоря, миф не возникает. Он всегда уже в мышлении, которое его либо актуализирует, либо оставляет для «возможного дальнейшего употребления в будущем». Именно так, выражаясь несколько метафорически, мы могли бы сказать, что у понятия «политическое влияние» не хватит времени, чтобы стать мифом. Вторая черта этого понятия - его принципиальная неонтологичность; ибо оно по своему содержанию рефлексируется скорее как переход от одной фазы политической рефлексии к другой, нежели как уже зафиксированное состояние (или объект) политической рефлексии. Важнейшей характеристикой содержания понятия политического влияния является принципиальная неопределенность субъекта политического влияния в мышлении о политике, эпистемологическая непроясненность источника политического влияния. Из этого следует необходимость для политической философии введения объективных факторов и критериев в нашем рассмотрении этого понятия. Неопределенность субъекта политического влияния является прямым следствием редуцированности самого феномена политического влияния: последнее может оказаться чисто объективным, то есть когда ни его субъект не знает, что он это влияние оказывает, ни его объект не знает, что он это влияние испытывает. Таким образом, если в случае абсолютной политической власти последняя возможна только при одном и том же знании о ней ее субъекта и объекта, то политическое влияние в принципе может иметь место в отсутствие точного знания о нем у кого бы то ни было. Именно поэтому, хотя политическое влияние может быть не менее интенсивным и эффективным, чем политическая власть, политическому мышлению, рефлексирующему это влияние, будет необходимо изменить свое направление и сфокусироваться на объективных факторах и эффектах.
Однако мы не сможем понять, что такое политическое влияние, вновь не обратившись к понятию воли, как к одному из исходных понятий политической философии и как к одному из основных элементов содержания понятия «политическая власть». Рассматривая политическое влияние как замещающее понятие, мы полагаем, что воля в рефлексии отдельных индивидов и групп индивидов, являющихся объектами этого влияния, оказывается все более и более редуцированной к таким общим политическим модальностям, как «общественное мнение», «преобладающая (или господствующая) точка зрения», «тип эмоциональной реакции», «политическая атмосфера» и т.д. В этих общих политических модальностях выявляется такая особенность феномена политического влияния, как чрезвычайная трудность его отождествления с конкретной политикой, то есть с конкретным содержанием политической рефлексии индивида. Эта трудность весьма часто (как это можно видеть на десятках исторических примеров) усугубляется тем, что рефлексия субъекта политического влияния по инерции все еще определяется уже отжившей идеей абсолютной политической власти. На пике студенческой революции конца 60-х префект парижской полиции совсем не шутил, когда сказал одному из главных вожаков движения: «Вы ведете себя, господа, так, как если бы хотели захватить политическую власть в стране». Ему оставалось разве что добавить - что ж, извольте, вот ключи от префектуры, валяйте, действуйте. Но он, старая жандармская лиса, прекрасно знал, что как раз этого-то никто из них - ни Кон Бендит, ни Руди Дучке, ни, менее всего, Мишель Фуко - не хотел. Неудивительно, что вся политическая рефлексия бунтующих студентов здесь редуцируется к двум ключевым выражениям: «как если бы вы хотели» и «категорически не хотели». Но о революции мы будем говорить в третьей главе этой работы. Для объекта политического влияния характерна редукция воли к желанию, в то время как для субъекта политического влияния будет характерной редукция знания об объекте как субъекте политической рефлексии к знанию общих политических модальностей, то есть суммарных (статистических, вероятностных) характеристик действительного или возможного поведения объекта политического влияния в данной конкретной политической ситуации.
Исторически радикальная трансформация политической рефлексии, приведшая к вытеснению идеи абсолютной политической власти идеей политического влияния, может быть условно приурочена к концу 70-х - началу 80-х годов XX века. То есть речь идет об относительно коротком периоде, вместившем в себя шесть важнейших политических событий: (1) американское поражение во Вьетнаме, (2) конец тоталитарного промаоистского режима в Камбодже,
(3) рестабилизация постмаоистского политического режима в Китае, (4) война Советского Союза в Афганистане, (5) революционный кризис в Польше, (6) мирное политическое урегулирование в Южной Африке.
Однако не меньшее значение, чем сами эти события, имело то обстоятельство, что они происходили в контексте трех надолго затянувшихся политических кризисов. Во-первых, латентный кризис брежневского политического режима - режима, который мог продолжаться только в качестве переходной фазы от вырожденного постсталинского тоталитаризма к так никогда и не реализованному андроповскому режиму «экономического социализма» венгерского типа. Во-вторых, становящийся все более явным кризис «холодной войны». Я думаю, что уже с начала 80х годов этот кризис стал осмысляться в политической рефлексии современников двояким образом. С одной стороны, было очевидно, что советская экономика не в состоянии выдерживать непосильное бремя подготовки к утопической войне с Соединенными Штатами. С другой стороны, еще более очевидным становилось категорическое военное преобладание Штатов в этой войне. В-третьих, важнейшим фактором международного политического контекста явился все ускоряющийся спад мирового коммунистического движения, доживающего свой век в разрозненных оазисах местных революционных и партизанских движений в Африке и Латинской Америке. Что касается Европы, то тотальный упадок сколько-нибудь радикальных форм социализма был уже во многом предопределен превращением студенческой революции 60-70х годов в «революцию духа» (а духу политическая власть не нужна) и враждебной индифферентностью Советского Союза к самой идее этой революции.
Вытеснение идеи абсолютной политической власти идеей политического влияния радикально изменяет язык политической рефлексии и прежде всего ее семантику. Так, хотя в выражениях «борьба за власть» и «борьба за влияние» мы имеем дело с политической борьбой, само слово «политическое» будет в них иметь два совершенно разных смысла. В первом выражении предполагается наличие по крайней мере двух конкретных взаимоисключающих поименованных субъектов (здесь субъект - онтологичен) политической рефлексии. Поименованность чрезвычайно важна - как в порядке самоотождествления субъекта политической власти, так и для отождествления с этой властью объекта власти, сколь бы последний ни был фрагментирован. В этом смысле марксистская (именно марксистская, а не марксова) классовая борьба есть борьба за власть между людьми (группами людей и т.д.), всегда уже отождествившими себя в своей политической рефлексии с тем или иным актуальным или потенциальным, реальным или фиктивным, коллективным или индивидуальным субъектом политической власти. В выражении «борьба за политическое влияние» субъект политического влияния в принципе анонимен. Его отождествление может происходить и в чисто объективном порядке. Что же касается объекта политического влияния, то есть, опять же, «борющегося» за это влияние человека или группы людей, то, поскольку это влияние способно себя определить в терминах множества самых разных целей (и политическая власть может быть одной из них), его субъективное самоотождествление с той или иной конкретной «как бы» политической целью зачастую будет случайным, а иногда даже фиктивным. Таким образом, в борьбе за политическое влияние борющиеся люди и группы людей оказываются в своей политической рефлексии эпистемологически изолированными от реальных субъектов, источников этого влияния. Не будет преувеличением заключить, что при переходе от «власти» к «влиянию» политически рефлексирующий человек оказывается в царстве полной эпистемологической неопределенности, граничащей с иллюзорностью. Потеря субъективных критериев «политического» уводит рефлексию из мира абсолютной политической власти, в котором, метафорически выражаясь, «политика - это все», в мир политического влияния, в котором «все может быть политикой».
Теперь краткий комментарий относительно места и времени политического влияния в их осознании субъектом политической рефлексии. Место данного конкретного (а значит, уже объективно, со стороны отождествленного политического влияния) мы можем представить как зону разграничения политического действия по-крайней мере двух субъектов влияния. Этой зоной может оказаться государство, регион или более или менее локализованная группа людей. В этом кратком определении особенное значение имеет выражение «может оказаться», ибо оно указывает на прерывность, как черту определяющую характер времени политического влияния. Поскольку в отличие от политической власти, временной режим которой реализуется в основном по принципу «да или нет», изменения политического влияния происходят скорее в режиме «может быть да, может быть нет» или «больше - меньше». Иначе говоря, эти изменения являются скорее флуктуациями политического влияния, нежели радикальными трансформациями последнего. Флуктуации политического влияния крайне затрудняют, с одной стороны, его схватывание в рефлексии, а с другой стороны, его историческую фиксацию в качестве наблюдаемого со стороны факта или события политики. Последнее обстоятельство опять нас возвращает к необходимости объективных критериев и признаков политического влияния в современной политической действительности и, тем самым, к необходимости переориентации нашей политической рефлексии в целом. Так, к примеру, когда мы сегодня в Париже, Лондоне или Бейруте видим плакаты с лозунгами «Прекратить участие Великобритании в войне в Ираке!», «Америка, руки прочь от Ирака!», «Положить конец американско-британской агрессии в Ираке!», то политическому наблюдателю совершенно ясно, что эти лозунги суть явные признаки прежде всего наличия американского политического влияния в перечисленных городах и соответственно наличия другого (или других) политических субъектов, борющихся за влияние с США. Это живо напоминает известные эпизоды из политической истории Афин, когда любое обострение антиспартанских настроений прямо свидетельствует о росте влияния Спарты в афинском государстве. Все это при том, что десятилетиями продолжалась борьба Афин со Спартой за политическое влияние практически во всех государствах материковой и островной Греции, борьба, которая закончилась только с установлением политической гегемонии македонских царей Филиппа и его сына Александра. Но, разумеется, трудно найти в европейской истории более сильный пример длительной борьбы за политическое влияние, чем борьба пап с императорами в Средние века, борьба, периодически переходящая в борьбу за политическую власть.
Мы думаем, что в замещении идеи абсолютной политической власти идеей политического влияния решающую роль сыграли два обстоятельства. Первым обстоятельством является возрастающая изоляция политического влияния от других элементов содержания политической рефлексии во второй половине XX века. Здесь важнейшее значение имеет эпистемологический момент: уже самый элементарный анализ причин и условий Второй мировой войны показал полную недостаточность, а иногда и абсурдность сведения этих причин и условий к однозначным политическим, экономическим или психологическим факторам.
Политическое влияние стало постепенно осознаваться как такая возможность объяснения событий, которая бы не исключала другие факторы, но устанавливала особый тип их отношения друг к другу и определяла место каждого из них в конфигурации элементов содержания политического мышления. Вторым обстоятельством является растущая необходимость для политической рефлексии в таком основном понятии, которое было бы максимально независимо от каких бы то ни было частных форм политики. В данном случае имеется в виду весь спектр формальных манифестаций политики - от специфически юридических до идеологических и лингвистических форм, в которых себя выражает политическая рефлексия.
Из книги Этика свободы автора Ротбард Мюррей Ньютон Из книги Эдмунд Гуссерль в контексте философии Нового Времени автора Незванов Андрей§ 6. Некоторые из основных понятий. Всеобщность и необходимость Этот параграф Гуссерль начинает с называния нескольких видов сущностных суждений, то есть пытается выстроить особую «эйдетическую», или сущностную логику:«Явным образом сопринадлежны теперь такие идеи:
Из книги Том 4 автора Энгельс ФридрихГЛАВА ВТОРАЯ МЕТАФИЗИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
Из книги Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1 автора Гуссерль Эдмунд§ 6. Некоторые из основных понятий. Всеобщность и необходимость Явным образом сопринадлежны теперь такие идеи: вынесение эйдетического суждения, эйдетическое суждение, или эйдетический тезис, эйдетическая истина (или истинное положение); в качестве коррелята последней
Из книги Размышления в красном цвете автора Жижек СлавойГлава 4. Возвращение критики политической экономии, или в защиту «немарксистского» Маркса Возобновление «критики политической экономии» стало sine qua non сегодняшней политики коммунистов. «Суровая реальность» «логики капитала» - вот то, чего не хватает миру историцизма
Из книги Начала современного естествознания: концепции и принципы автора Савченко Валерий Нестерович2. Генезис основных концептуальных понятий современного естествознания античными и средневековыми цивилизациями Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Екклесиаст Уйти далеко означает вернуться. Лао-цзы В данной
Из книги Джон Локк автора Зайченко Георгий Антонович Из книги Исследования по феноменологии сознания автора Молчанов Виктор ИгоревичГлава II КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ПОНЯТИЙ ВРЕМЕНИ, СОЗНАНИЯ И РЕФЛЕКСИИ В ФЕНОМЕНОЛОГИИ Э.
Из книги Энгельс – теоретик автора Кедров Бонифатий МихайловичГлава вторая. Энгельс и некоторые вопросы политической экономии Экономическое учение марксизма разработано главным образом в трудах Маркса. Главным образом благодаря Марксу и его «Капиталу» сформировалась и получила всемирно-историческое признание пролетарская
Из книги Критика чистого разума автора Кант ИммануилАналитики понятий глава первая О способе открытия всех чистых рассудочных понятий Когда начинают применять познавательную способность, то в различных случаях возникают различные понятия, дающие возможность познать эту способность; если наблюдение их производилось
Из книги Аристотель для всех. Сложные философские идеи простыми словами автора Адлер МортимерАналитики понятий глава вторая О дедукции чистых рассудочных
Из книги Антология реалистической феноменологии автора Коллектив авторовГлава 5. Три основных вида случайного изменения: места, качества и количества (Изменение и постоянство) Различие между существенным изменением и случайным изменением и дифференциация трех различных видов случайного изменения.Категории, глава 14.Физика, книга III, глава 1;
Из книги автора5. Замещение предложений В любом суждении, выражаемом в языковом утвердительном предложении, следует, таким образом, хорошо различать три уровня, а именно уровень предложений, уровень суждений и уровень проецируемых суждениями положений дел. Несмотря на их различие, три
