По данным правозащитников Кыргызстана, в республике ежегодно крадут 12 тысяч девушек для принуждения их к браку. Такой обычай называется "ала качуу", что в переводе с кыргызского означает "хватай и беги".

При этом многие из похищенных невест подвергаются сексуальному насилию. В 2013 году в Кыргызстане ужесточили наказание за это преступление. Если раньше за кражу невест предусматривалось уголовное наказание в виде штрафа либо лишения свободы до трех лет, то после принятия закона за подобные деяния можно получить от пяти до десяти лет лишения свободы. Однако реальных уголовных дел, возбужденных по статье "Похищение женщины для вступления в брак вопреки ее воле", крайне мало. Женщины, боясь позора, предпочитают не подавать заявление в правоохранительные органы.

Так чем же заканчиваются истории с похищением невест в Кыргызстане? Партнер Kaktus "Открытая Азия онлайн" поговорила с женщинами, которых воровали "женихи". Мы сохранили стиль изложения самих рассказчиц. По понятным причинам фотографироваться они не захотели.

АЙНУРА, 41 ГОД

Я родилась и выросла во Фрунзе (нынешний Бишкек. - Прим. ОА). Конечно, я слышала про то, что невест воруют. Но думала, что так бывает или в фильме "Кавказская пленница", или в дальних-дальних аулах. Мне и в голову не приходило, что украсть могут меня.

Я не люблю вспоминать ту историю и плохо помню подробности. Мне было 19 лет, я шла из университета. Обычно меня встречал мой парень Даурен, но за неделю до того мы поссорились. Почему со мной рядом не было подруг, сейчас уже и не вспомню.

Возле меня остановилась машина, и какой-то совершенно незнакомый парень предложил подвезти. Я, естественно, отказалась. Машина медленно ехала рядом. Повторяю, я не думала, что меня могут украсть, и совершенно не встревожилась - тем более, что был день, много людей вокруг. Но когда я завернула в свой переулок, из машины выскочили два парня, схватили меня и затолкали в авто. Я кричала, кусалась и ничего не могла понять.

Меня привезли в огромный загородный дом, где были какие-то пожилые женщины, которые надели на меня платок и сказали, что я сосватана, показав "жениха". Им оказался дальний родственник приятелей моих родителей. Мы познакомились на каком-то тое (празднике), причем я его совсем не запомнила, а вот он, оказывается, "влюбился".

Меня не насиловали, не били, не оскорбляли, просто заперли на втором этаже.

Я дождалась, пока наступит ночь, и все в доме уснут. Связала простыни и по ним спустилась из окна второго этажа. А потом побежала, куда глаза глядят. К счастью, меня увезли не очень далеко от города. Так что домой я добралась часа через три...

Я позвонила в дверь собственной квартиры. Мне открыла мама... И вот тут-то началось самое ужасное. Мама сказала мне возвращаться обратно. Что меня украли, и я провела ночь в доме "жениха" и теперь опозорена, поэтому замуж меня больше никто не позовет. А эта семья - очень обеспеченная, и парень, мол, хороший, и что мне еще, дуре, надо.

Я развернулась и ушла, из телефона-автомата позвонила подруге и все объяснила. За мной приехал ее отец и отвез меня к себе домой. Оттуда я позвонила своему Даурену. Он тут же приехал, позвонил моей маме и сказал, что женится на мне.

Родственники Даурена - современные люди. И никто ни разу не упрекнул меня в том, что я стала жертвой "ала качуу".

Сейчас у нас с Дауреном трое детей. К счастью, все сыновья. И мне не надо переживать, что кто-то украдет мою дочь.

НУРГУЛЬ, 32 ГОДА

Я из села на юге Кыргызстана. Когда мне было 18 лет, я влюбилась в парня из нашего села по имени Алмаз. Ему было 20 лет. Чтобы жениться на мне, он должен был заплатить моим родственникам калым (выкуп), а у него родители бедные. Поэтому Алмаз поехал в Россию, чтобы заработать на свадьбу. Обещал через год вернуться.

А потом меня украл парень из соседнего села. Я плакала, говорила, что у меня есть жених. Что меня уже сосватали.

Но меня все равно привели в чужом дом, надели платок, положили на порог хлеб, чтобы я не ушла. Но я все равно убежала и пришла домой. А потом вернулся Алмаз из России. Он сказал, что любит меня, но жениться на мне не может, потому что я уже опозорена. Я ему говорила, что в том доме ничего не было. Но он сказал, что все знают, что меня воровали, так что разницы нет - девушка я еще или уже нет.

Он потом на другой женился. А ко мне, конечно, нормальные парни больше не сватались. Я жалею, что тогда сбежала. Сейчас бы привыкла, детей бы много родила. А так и к сестренке сначала не хотели свататься, потому что я же всю семью опозорила. Потом, слава Богу, нашелся парень хороший, выдали сестренку замуж.

Я тоже замуж вышла в прошлом году. Он вдовец. Старый, конечно. Но кому я еще нужна? И то спасибо ему, что женился на мне.

АЛИМА, 64 ГОДА

Меня мой старик украл. Чего удивляешься? Конечно, он стариком не был тогда. Молодой был. Я тоже молодая была. Красивая, с косой. В городе училась. На каникулы в село к родителям приехала. Автобус ждала. "Москвич" подъезжает, парень говорит: "Давай, чего стоять, автобус еще не скоро". Ну я и села. А там в машине еще парень. Он мне и говорит, что все, теперь я его жена.

Оказывается, ему родители сказали, что пора жениться. Вот и девушка хорошая есть. Только надо быстро действовать, а то она в город уедет. Вот он и решил меня украсть.

С родителями моими, конечно, потом поговорил. В ЗАГС, конечно, пошли. Все как положено.

Любовь? Не помню. Наверное, любила. Уже столько лет прожили вместе. Детей вырастили, внуки вот теперь.

Не понимаешь, как так можно? А чего тут? Значит, судьбой он мне был предназначен.

ЖЫЛДЫЗ, 28 ЛЕТ

Меня мой муж тоже украл. Не по-настоящему, конечно. Мы с ним дружили, встречались, в кино ходили (смеется). Потом пожениться решили. А свадьба у кыргызов - это такой гемор. Сойко салуу (сватовство, во время которого на девушку семья жениха надевает серьги), куда тосуу (встреча родственников жениха), кыз узатуу (проводы девушки из дома)... Калым, сеп (приданое). Нужно встретить и накормить кучу родственников, потратив кругленькую сумму. Мы решили, что все это нам не надо. Просто договорились с мои Расулом, и он меня "украл". Маму, конечно, предупредила, чтобы она с ума не сошла. После этого его отец пришел к моему - извинился. Этот визит называется "алдына тушу".

Вообще, воровать девушку без ее согласия у кыргызов никогда не было принято. К "ала качуу" прибегали, если у парня не было денег на калым или отец невесты не разрешал молодым жениться. Мне так бабушка рассказывала. Не знаю, откуда мода пошла насильно девчонок воровать.

P.S. По данным исследования Центра помощи женщинам и НПО "Институт Кыз-Коргон", с 2012 года каждый день в Кыргызстане происходит 32 случая похищения невест, 6 девушек подвергаются насилию. Судебные преследования крайне редки, лишь 1 из 700 случаев. Судебных решений почти нет: одно из 1,5 тысячи случаев.

Ясмин Кениг удалось то, что не смогли сделать многие девочки-подростки арабского происхождения. Ее выдали замуж несовершеннолетней, но она сумела убежать из Палестины назад в США и обрести новую семью, свободу и новое будущее.

Мне было шесть лет, когда две мои старшие сестры неожиданно уехали «в гости к родственникам» в Палестину. Так мне сказали родители. Я родилась в Чикаго, а мои мама и папа - в Иерусалиме. Мой отец погиб, когда его автозаправку ограбили, мне было 4 месяца. Тогда мама переехала со мной и сестрами в подвал бабушкиного дома.

Слишком взрослая, чтобы носить джинсы

Наша мама не растила нас в каких-то очень строгих религиозных принципах. Мы не носили хиджаб, кроме как в мечеть, которую посещали на праздники. Да, мы одевали вещи с длинными рукавами и юбки за колено. Моей сестре было 13 лет и она стала фанаткой Ашера, купила плакат, на котором он был с голым торсом и повесила у нас в комнате. Однажды его увидела бабушка. Она сорвала его со стены и изорвала в куски. Она была в ярости. Через год обе мои сестры уехали в Палестину. Я осталась одна. Я очень скучала по ним, ведь единственное время, которое я могла проводить с друзьями, было время, проведенное в школе. Когда я заканчивала средние классы школы, нам организовали турпоездку и никто из моих одноклассников не одел бы туда школьную форму. Я сказала об этом маме и она купила мне три пары джинсов-skinny. Но после выпускного, когда я готовилась продолжить учебу в старших классах, я застала маму и бабушку за разрезанием джинсов на мелкие лоскутки. Они сказали: «Ты уже слишком взрослая, чтобы носить такое!». У меня остались длинные платья и одни мешковатые штаны, которые я ненавидела.

Школа отменяется, о парне не может быть и речи

Я ждала, когда же мама запишет меня в старшую школу. Я даже сама принесла ей несколько информационных материалов. Прошел июль, август. «Чуть позже запишу, но только в школу для девочек», - говорила мама. Но в сентябре все мои друзья пошли в школу, а я нет. Я могла общаться с ними только в Facebook, где у меня был аккаунт с вымышленным именем, чтобы мои родственники не вычислили меня. Я сказала, что меня не записали в школу, мои друзья ответили, что я имею право продолжить обучение, но мама продолжала меня держать дома. Я хотела хотя бы начать работать, например, на автозаправке моего отчима. Когда он услышал об этом, он сказал: «Без проблем!» Но как и со школой - время шло, ничего не происходило. Как я уже говорила, соцсети были моим убежищем. Однажды я переписывалась с моим бывшим одноклассником, он мне нравился. Он пригласил меня в кафе, я согласилась. Для меня это было рискованное приключение: дома я сказала, что иду проведать кузину, которой 24 года. Она даже согласилась меня «прикрыть», если что. Свидание прошло замечательно, но через несколько дней этот парень позвонил в дверь моего дома, открыла мама, я стояла как раз за ее спиной. Парень спросил: «Ясмин дома?», мама начала кричать: «Ты кто такой и по какому праву ломишься к нам в дом?» Он ответил: «Я - парень Ясмин». После этого мать закрыла меня в доме на две недели. А потом объявила: «Пакуй вещи. Ты едешь в Палестину к сестрам!»

Моя свадьба

Я была в Палестине последний раз, когда мне было 10 лет. Я помнила только, что там было очень пыльно и жарко, ни одного дерева. Арабский я практически не знала. Когда мы ехали с мамой и бабушкой в аэропорт, я потребовала, чтобы мне показали мой обратный билет в Штаты. Маму это задело, но она достала его и показала мне. Мне стало немного легче на душе. Сестер я была рада видеть. Обе жили в городе Рамалла, где у бабушки был дом. Две недели мы общались, они даже подтрунивали над моим злосчастным свиданием: «Ты с ума сошла - встречаться с белым парнем!» Через две недели они вдруг усадили меня в комнате и стали причесывать и делать макияж. Мне это понравилась - дома мне запрещали краситься. Я спросила, что за повод? Они ответили, что мы ждем гостей. И гости пришли. С сыном, которому был 21 год. Он и его родители заговорили со мной по-арабски, я поняла, что они спрашивают, сколько мне лет. Я сказала, что мне 15. Парень после ответа показался мне растерянным. Еще несколько дней спустя точно так же в доме появилась еще одна семья с сыном, который был некрасивый, щербатый, меньше меня ростом. Он мне ужасно не понравился, но мои родственники сказали, что у него есть работа и дом, и этого достаточно. Только тогда я поняла, что мать и бабушка привезли меня сюда, чтобы выдать замуж и оставить меня здесь. Я была в ярости. Я кричала на мать: «Как ты могла так поступить со мной? Я же твоя дочь!». Мама плакала, думаю, ей было непросто в тот момент, но она считала, что это самый лучший вариант для меня. Ну а я почувствовала, что меня предали. А следом в комнату зашла бабушка, она ударила по щеке и воскликнула: «Как ты смеешь так неуважительно относиться к матери?», а затем повернулась к маме и сказала: «Видишь? Ей это нужно. Иначе как она научится уважению?» Я никогда особо не любила свою бабушку, но в этот момент я ее просто возненавидела. Дата свадьбы была назначена на 30 сентября. Я угрожала матери, что сбегу, но она только и отвечала: «Если не выйдешь за него, найдем для тебя партию менее приятную». Мои сестры только усугубляли ситуацию, говоря, как же мне повезло. За несколько дней до свадьбы одна из них все-таки призналась, что ее так же выдали замуж против воли: «Я кричала, сопротивлялась… Но в конце концов я научилась его любить. Научишься и ты».

Я не помню церемонию. Все слилось в одно цветное пятно. Но я помню, как когда он попытался поцеловать меня в щеку, мать зашипела: «Поцелуй его!». Я не смогла. После празднования мои сестры болтали о первой брачной ночи, они даже сказали, чтобы я написала им, как все прошло. Я ненавидела их. Ненавидела!

« Мы познакомились в институте. Моя религия не приветствует добрачный секс, поэтому решили ждать. Он был спокоен и терпелив, а я никак не могла понять, почему мне так не хочется замуж. Мы планировали скромную церемонию, но накануне я спросила: может, отложим?

В день свадьбы я призналась сестре, что не хочу замуж, а она списала это на волнение.

Он отказался, не знаю почему. В день свадьбы я призналась сестре, что не хочу замуж, а она списала это на волнение. Улучив минутку, я закрылась в машине и рыдала, чувствуя, что попала в западню. Ночью я легла в постель с ним и думала, могут ли наши отношения не закончиться разводом. Например, он может умереть. Звучит ужасно, но таким был мой способ выживания в этих условиях.

Год спустя мы потеряли ребенка, и я поняла, что пора действовать. Помню, как стояла посреди кухни, думая: „Я рожу двух дочек, а если не выйдет, уйду от него“. И даже когда я думала о том, что религия не позволяет разводиться, это тоже не помогало привыкнуть.

Популярное

Сейчас моя жизнь изменилась. У меня отличные отношения с детьми и с собой, ну, а к мужу я привыкла», — Дарья, 30 лет.

2. «Мы познакомились в 20 лет. Отношения развивались нормально: сначала переписка, потом свидание. Я немного переживала из-за того, что у него двое детей, но решила не обращать внимания на свою тревогу.

Потом начались проблемы. Через пару месяцев он сообщил, что его бывшая беременна. Он обещал не встречаться с ней и после родов проверить, что ребенок действительно его. Так и оказалось. Но поскольку она не хотела его видеть, я смирилась.

Дальше было хуже. Он отказался от съема квартиры, поскольку жил у меня, и ничего не сказал. Мы приехали к моим родителям на Новый год, а утром он уехал, не попрощавшись.

Когда я позвонила, он нес какую-то чушь, что поехал к бабушке и нам надо расстаться. Потом начал обзывать меня последними словами. А пару недель спустя вернулся.

Чтобы чем-то себя занять и разобраться со своей жизнью, я отправилась на военную службу по контракту. Меня должны были направить в воинскую часть на Гавайи. Узнав об этом, он предложил мне пожениться, чтобы поехать вместе. Мол, отношения на расстоянии не для него. Он убедил всех моих друзей и родных, что это хорошая идея, и я согласилась.

Поскольку я в это время была на сборах, присутствовать на росписи не могла и отправила заявление. К вечеру он приехал ко мне и сказал, что мы теперь женаты. Внутри меня все оборвалось: я понимала, что зря согласилась.

И правда, через полтора года мы развелись.

Эти отношения научили меня многому. Я поняла, что нужно доверять себе, а не слушать других, и больше в такой ситуации не окажусь», — Альтина, 26 лет.

3. «В 21 год я вышла замуж за одноклассника, который дергал меня за косички и дразнил. Он даже мог спросить, почему я такая некрасивая!

Но несколько лет спустя я дала ему шанс, и мы начали встречаться, потом съехались. Два года спустя решили пожениться. Увидев кольцо, я едва не сказала „нет“, заменив его на „угу“. У нас был дом, собака, планы — свадьба была следующим шагом.

Я хотела свадьбу вдвоем, шутила насчет того, что сэкономлю деньги для развода. Все прошло хорошо, вот только совсем не хотелось брачной ночи.

Он хотел, чтобы я ушла с работы, рожала детей и убирала в доме. Я отказалась.

После свадьбы все изменилось. Он хотел, чтобы я ушла с работы, рожала детей и убирала в доме. Я отказалась. У меня была новая работа, которую не хотелось терять.

Свои деньги мы, конечно, полностью истратили. Мы их проели, а потом оказалось, что нечем платить за проезд обратно. Мы молились, чтобы не наткнуться на контролера, - иначе все выплывет наружу, и тогда нам не избежать наказания от родителей за воровство.

Последний день мы провели, пробравшись в местную среднюю школу. Расчет был такой: войти, смешаться с учениками, пообщаться с ним, сделав вид, что мы из одного класса, поболтаться по кафетерию и так далее в том же духе. Школьные ворота были закрыты, но кто угодно мог пройти внутрь, и нас даже не спрашивали, откуда мы.

Наша банда сачковала со вторника до пятницы; в понедельник нужно было возвращаться в школу или, по крайней мере, просто вернуться домой. Я же позволила себе ещё одно утро полного одиночества. Мне это было необходимо, потому что я обычно никогда не оставалась одна. То тихое утро, проведенное в размышлениях о разном, было очень важно для меня, поскольку я знала, что мне предстоит.

Все эти четыре дня, уезжая утром, я снимала телефонную трубку с рычага и клала ее на место перед тем, как приходил домой отец. Если со школы все это время не могли связаться с моими родителями по телефону, то этим утром должно было прийти письмо. Я любовалась рекой, травой и росой, смаковала каждую минуту тех последних нескольких вырванных часов свободы, которая потом мне дорого обошлась.

В полдень настало время держать ответ. Я опоздала, но мне хотелось выглядеть спокойной, когда я подходила к школьным воротам. Меня за волосы втащили в кабинет и с позволения моего же отца влепили в наказание пощечины, а потом дома, как и было обещано, я получила ещё. Отец хлестал меня по щекам, лупил и стегал всем, что только попадалось под руку. Он избивал мое онемевшее тело. Отец мог переломать хоть все мои кости, пока окончательно не вышиб бы из меня дух - мне было все равно. Ни ему, ни матери было не понять моего ужасного состояния - мое молчание даже саму меня сводило с ума. Во всем всегда была виновата я. Мне хотелось, чтобы отец позаботился обо мне, расспросил, попытался понять, из-за чего я расстроилась, и успокоил.

Он же лишь избил меня, и я заперлась в ванной, желая проглотить все, что смогла стащить из медпункта. Я отключилась, а назавтра, все ещё живая, практически в коматозном состоянии, шатаясь, поплелась в школу. Но в классе я все-таки потеряла сознание, и мне вызвали "скорую". Я очутилась на больничной койке, и все во мне кипело гневом. Я ненавидела весь мир, ненавидела отца и Бога.

Отца рядом не было, Бог не отвечал, зато мне прислали психолога, который сказал: "Лейла, давай немного поговорим."

Абсолютный внутренний барьер. Я почувствовала себя ещё более одинокой. Мне не нужен был психолог. Мне нужен мой отец. Это он должен был стоять сейчас рядом со мной и спрашивать: "Что произошло? Зачем? Ты несчастлива? Расскажи, что тебя беспокоит. Расскажи мне обо всем, я защищу тебя. Ты моя дочь, я люблю тебя." Его голос я хотела слышать, а не твердый, профессионально сочувственный тон специалиста по мозгам, говорящего: "Тебя не отпустят домой, пока мы не поговорим. Я здесь, чтобы выслушать тебя"

Поначалу я только стискивала зубы, но на следующий день, не желая больше оставаться там, я состряпала незатейливую историю, признавшись, что чувствовала себя несколько подавленной, но сейчас уже все позади, и я в порядке. Отец не пришел навестить меня.

Психолог клюнул. Он сказал моим родителям, что у меня просто кризис переходного возраста. Три дня в голове царила сумятица, я была прикована к кровати, обиженная на всех и на себя в том числе - я даже не знала, как умереть, чтобы, наконец, освободиться. Я поняла, что никогда не смогу говорить о своем глубоком чувстве вины, о том, что я приговорена навечно быть узницей. Я предпочитала фиглярничать перед друзьями. Я была профи по части превращения унизительных семейных сцен в занимательное театральное представление - к таким увеселениям у меня был талант. Я и сейчас от случая к случаю веду себя как печальный клоун, обреченный смешить публику, чтобы отчаяние не просочилось наружу. Все остальное я тщательно скрываю в себе.

В тот день, когда у меня впервые начались месячные, мне было очень страшно, ведь ни моя мать, ни какая-либо другая женщина никогда не говорили со мной об этом. Так что однажды утром я просто проснулась и чуть не умерла от осознания катастрофы. "Меня убьют! Меня убьют! Мама решит, что ко мне кто-то прикасался там!" Неужели моя девственность могла просто так взять и исчезнуть, без предупреждения?

Ты всех задерживаешь, - ворчала мать из-за двери ванной. - Поторапливайся!

М-м-м, э-э... - замялась я.

Открывай дверь!

Нет! Я не могу! Не могу!

Никто из девчонок в школе никогда не говорил на подобные темы. Будь у меня старшая сестра, она наверняка рассказала бы мне об этом, но в тот момент меня просто охватила паника. В конце концов, мать все же вошла в ванную, открыв дверь маленькой ложечкой, а потом расхохоталась, но от этого мне почему-то не стало легче.

Ничего страшного не случилось. Я дам тебе все, что нужно... Теперь, девочка моя, тебе нужно быть внимательнее. У тебя будет такое каждый месяц. Тут уж ничего не поделаешь.

По какому ещё поводу мне нужно быть внимательнее?!

Позднее, на уроке биологии, учитель рассказывал о том, как устроено человеческое тело, и тогда я поняла, что со мной происходило. Однако после материных слов только две вещи засели в моем сознании: "каждый месяц" и "внимательнее".

Конечно же, отец был немедленно оповещен - таков был заведенный порядок для дочери, за которой нужен глаз да глаз. Разговор немногим отличался от всех остальных.

Осторожнее с соседями! Предупреждаю тебя!...

Ну что еще, не волнуйся, я ничего не сделала!

Если выданная замуж дочь не будет невинной, клеймо позора ляжет на всю семью, так что поосторожнее!

Ни у кого из нас в квартире не было собственной комнаты. В каждую было втиснуто по три-четыре человека. Я не могла допустить, чтобы мужская половина семьи хоть раз наткнулись на мои прокладки. Когда мне понадобился бюстгальтер, я не могла просто сказать: "Мама, я уже достаточно взрослая, чтобы носить лифчик". Не думаю, что ей самой приходила в голову такая мысль. Не уверена даже, что она сама их когда-нибудь надевала.

К тому времени, когда возникла необходимость самой справляться с возникшими женскими проблемами, я уже окончательно превратилась в пацанку, которая умела драться лучше, чем подбирать подходящее для своего возраста нижнее белье.

Моя подруга, белая француженка, отдавала мне свои старые лифчики. Я увязла в средневековье, живя в 1990-х годах во Франции, - в отличие от других девушек, чьи родители не были похожи на моих ни в общественном, ни в культурном плане.

Мало-помалу я узнавала о собственных корнях, проводя каникулы в глубине Северной Африки. Но эти поездки только ещё больше сбивали меня с толку, вместо того чтобы помочь в самоопределении. В младшем возрасте я не раз спрашивала себя: кто я - берберка или арабка?

Моя мать - арабка, отец - бербер, а я - француженка. Что выбрать? Я ощущала себя скорее арабкой - по той простой причине, что отец учил нас говорить только по-арабски. И все-таки по-французски я говорю легче, чем по-арабски, поскольку родилась во Франции и учила этот язык в школе. Мне, впрочем, также приятно осознавать себя берберкой, потому что женщинам там, несмотря на их покорность мужчинам, дано больше свободы. На праздниках и свадьбах они танцуют с мужчинами, их не заставляют покрывать голову платком, и в обществе к ним больше уважения.

Моя мать ходила в школу до восьми или девяти лет. Потом ее мать решила оставлять дочку дома, потому что та становилось слишком красивой, чтобы свободно гулять по горной деревушке. Моя мать училась быть примерной хозяйкой; ей было запрещено покидать дом даже на семейные праздники. Нельзя было ни с кем заговаривать и даже просто брать воду из колодца. Уже когда ей исполнилось восемь или девять лет, мужчины начали свататься к ней. Когда мать рассказала об этом, я даже поверить не могла в то, что такое вообще возможно. Она и не мечтала о другой жизни - вне стен собственного дома.

Да плевать я хотела, - куражилась я перед Мелиссой. - Я спать хочу!

Около полуночи отец уехал, чтобы встретить Мусу на станции. Мама вошла в комнату и разбудила меня.

Подъем, подъем! Тебе еще нужно одеться и привести в порядок волосы. Ты должна его встретить!

Я медленно перевернулась на другой бок, по-прежнему изображая равнодушие.

Прости, но ни за что! Ему нет нужды видеть меня, а мне его - тем более! Оставь меня!

Нет, ты встанешь! - На этот раз мать повысила голос. - И пошевеливайся! Твой отец скоро вернется с ним! И предупреждаю, Лейла: тебе предстоит сильная взбучка, сели ты не будешь готова к их приходу!

Никогда еще я не видела мать такой взволнованной. Сама торопясь одеться, она так схватила меня за волосы, что я, отпрянув, снова вскрикнула: "Нет!" Мелисса решилась как можно мягче вмешаться.

Лейла, почему ты не хочешь сделать хоть шаг навстречу? Встретишься с ним, все успокоятся, а потом скажешь: " Нет, я не хочу выходить за него замуж".

Ты не понимаешь! Ты их не знаешь, если я соглашусь на встречу, то все пропало!

Не глупи, о чем, ради всего святого, ты говоришь?

Я знаю, что говорю! Если он увидит и захочет меня - я пропала!

В семье Мелиссы никого не вынудили выйти замуж за незнакомца. Конечно, ее отец потребовал от нее выбора: мой брат или ее семья. Она осталась с моим братом и ужилась с нами. Но у нее хотя бы был выбор!

Мне такой свободы не видать. Отец скорее запрет меня где-нибудь. Я знаю, как это бывает с такими, как я. Мне исполнилось двадцать, я уже дважды убегала из дому, была непокорной, любила гулять, курить, работала по ночам и пыталась покончить с собой - отнюдь не идеал дочери. Родители не стали бы рисковать в случае, если мой кавалер передумает. Они хотели выдать меня замуж, пока мне не взбрело в голову махнуть рукой на всякую осторожность и на девственность. В то время как я судорожно вцепилась подушку с твердым намерением не сдаваться, моя мать поприветствовала посетителя в своей обычной манере, тремя поклонами.

Добро пожаловать, проходите, чувствуйте себя как дома...

"Если ты высунешься, Лейла, - думала я, все кончено".

Я сильно сомневалась, что у меня есть возможность отказаться. Было ясно, что, если я предстану перед гостем, мои родители и он сам примут это за фактическое согласие. И потом исправить все будет по-настоящему проблематично.

Лейла, ступай, завари чаю!

Во мне закипала беспомощная ярость. "Завари чаю и принеси ему на блюдечке с голубой каёмочкой!" Показатель покорности благовоспитанной дочери, готовой обслуживать первого же болвана, представшего перед ней, потому что так решила ее семья.

Сколько себя помню, я всегда прислуживала мужчинам, но сей раз я словно продавала себя человеку, которого даже не желала знать. Мое дурное предчувствие оправдалось. Воспоминания о детских годах вновь накатили на меня, как тошнота. Я была рождена, чтобы страдать, - этому не видно конца. Нечего было, и надеяться получить хоть немного покоя, зажить своей жизнью и избавиться от постоянных забот о моей девственности. Я вовсе не собиралась продавать ее по дешевке. Я будто кричала: "Вот она! Если бы я могла, повесила бы здесь красный фонарь! Он сменится на зеленый, только когда захочу! Пока не придет время, я не желаю ничего и ни с кем делать!"

Как я могла заставить их прозреть? Хотелось крикнуть им: "Не беспокойтесь, моя плева все еще нетронута! Так оно будет и впредь! неужели вы не понимаете, что с самого детства ее оберегаю? Что последнее, чего я хочу, так это переспать с кем-нибудь! И тем более с незнакомцем! Отстаньте вы от меня! Дайте мне мечтать, любить, делать выбор!"

Мои родители были невосприимчивы к такого роду аргументам. Замужество - вершина воспитания девочки. И роль родителей - расположить ее к замужеству. Выданная замуж, дочь переходит под ответственность супруга. Отец освобождается от своего долга - его миссия окончена.

Я не купила бы свободу даже за деньги. Я думала, что заработок будет некой страховкой от брака, но мои надежды абсолютно не оправдались.

Да ладно тебе, все не так уж и плохо, - пыталась подбодрить меня Мелисса. Ее больше всего на свете пугало то, что мой отец может дать мне пощечину при всех. Я все же уступила матери, но, прежде чем позволить бросить меня в пасть льва, хотелось узнать, какой он.

Мелисса, будь другом, сходи в гостиную, посмотри на него.

Может, подскажешь, под каким предлогом?

Тогда просто забери что-нибудь из сухих вещей из балкона, а там погляди через окно.

Ты спятила?! Знаешь, какая там погода? Твоя мать обязательно спросит, что я там делаю!

Ну, пожалуйста!

Не повезло: окна запотели, и Мелисса ничего не смогла разглядеть, кроме спины моей матери. Она вернулась, хихикая.

Твоя мать встала прямо перед ним. Ничего не поделаешь! Послушай, хватит паниковать, ступай туда. Посмотришь на него, он на тебя посмотрит, потом взвесишь все и скажешь "нет"!

Я решила приготовить чай, как требовал того этикет, и поднести его гостю. Я испытывала злорадное удовольствие, бросив заварки втрое больше, чем листьев мяты, и насыпав мало сахару, чтобы чай был горьким. Он решит, что я даже чай не умею заваривать, - тем лучше.

Мать заставила меня надеть гандуру. Она хотела еще, чтобы я прибрала волосы и наложила макияж, но я вышла с обычным пучком на голове.

И вправду отвратительный чай, посмеялась Мелисса.

Не знаю почему, но, прежде чем появиться в гостиной с подносом, на котором стояли чашки, чайник и кексы, я вышла, чтобы посмотреть на его обувь. Как и все гости, он снял ботинки в прихожей. И тот час решение, принятое мною задолго до этого, превратилось в моей голове в гигансткое НИКОГДА!

Маленькие невзрачные туфли из черной кожи на шнуровке, в какую-то сеточку, с декоративными дырочками наверху. Они были омерзительны. Отец был куда старше гостя, но имел отличный вкус. У суженого моего чувства стиля отсутствовало напрочь, в этот момент я осознавала, за какого типа меня хотят выдать, я метнулась обратно в кухню, все еще держа поднос дрянного чая

Ни за что, Мелисса! Ты видела его туфли?

Что за чушь! Ты что, ходила смотреть на его обувь?

Она рассмеялась до слез, я же не видела здесь ничего забавного.

Он не для меня - это очевидно!

Да как ты можешь говорить! Ты же его еще не видела, только туфли!

Эти крестьянские башмаки на шнурочках говорят сами за себя. Держу пари, у него и физиономия им под стать.

С тебя не убудет просто пойти и посмотреть. Остынь, нельзя судить по одним только туфлям. Это смешно.

Мне не нравятся его туфли, значит, и он тоже! Я уперлась, как осел. Меня возмутил вид его жутких башмаков. Этот человек был просто мужланом. Чертовы ботинки - пыльные, старомодные, бесформенные - выдавали его с потрохами.

Мелисса, они подцепили североафриканского крестьянина из дального захолустья! Как они могут всучить меня первому попавшему мужику, который так одевается?

Я и без того чувствовала себя униженной, потому что меня заставили принимать участие в этом дедовском представлении. Теперь и того хуже - меня попросту дурачили. Увидев дорогие туфли от Диор, я бы подумала, что меня словно шлюху продают какому-то пижону. Если бы парень пришел в кроссовках, я бы его окрестила безработным, который будет высасывать из меня деньги и просаживать их в барах. Меня не устроила бы никакая обувь. Я ни за кого не хотела выходить замуж. Мужчина моей мечты не носил обувь. Она была эфемерна, как и он сам.

Незнакомец был самым страшным моим ночным кошмаром, и эти жуткие ботиночки только подтверждали мои опасения. Родители расстилались перед этой безобразной парой туфель, раскланиваясь и расшаркиваясь. Они готовы были навсегда разрушить мою судьбу.